Поэтический образ весны в лирике Ф. Тютчева и А. Фета (сопоставительный анализ)

Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук
Хватает на лету и закрепляет вдруг
И темный бред души и трав неясный запах;
Так, для безбрежного покинув скудный дол,
Летит за облака Юпитера орел,
Сноп молнии неся мгновенный в верных лапах.

Вот это закрепление «вдруг» важно для поэта, ценящего и выражающего полноту органичного бытия, непроизвольных его состояний. Фет – поэт состояний сосредоточенных, концентрированных.
Такой метод требовал необычайно обостренного вглядывания в действительность, тончайшей, дотошнейшей верности натуре, когда напряжены все чувства: глаз, ухо, осязание. Природа у Фета поражает нас правдой жизни» – так охарактеризовал пейзажную лирику Фета Н.Н. Страхов. И далее: «Фетовская поэзия состояний сиюмитных, мгновенных, непроизвольных жила за счет непосредственных картин бытия, реальных, окружающих. Именно поэтому он поэт очень русский, очень органично вобравший и выразивший русскую природу» .
Многие произведения Фета посвящены теме весны. В них, как и всегда у поэта, образы природы сопоставлены с переживаниями, психологическим настроем человека. Весна вызывает душевный подъем, состояние восторженности, влюбленности в жизнь, поэтому лирический герой стремится «остановить мгновенье», выразить невыразимое, поделиться с миром своими «живыми снами»:

Это утро, радость эта,
Эта мощь и дня и света,
Этот синий свод,
Этот крик и вереницы,
Эти стаи, эти птицы,
Этот говор вод...

В монологе рассказчика нет ни одного глагола - излюбленный прием Фета, но здесь также нет ни одного определяющего слова, кроме местоименного прилагательного «это» («эти», «этот»), повторенного восемнадцать раз! Отказываясь от эпитетов, автор словно признается в бессилии слов.
Лирический сюжет этого короткого стихотворения основан на движении глаз рассказчика от небесного свода – к земле, от природы – к жилищу человека. Сначала мы видим синеву неба и птичьи стаи, затем звучащую и цветущую весеннюю землю – ивы и березы, покрытые нежной листвой («Этот пух – не лист...»), горы и долы. Наконец, звучат слова о человеке («...вздох ночной селенья»). В последних строках взгляд лирического героя обращен внутрь себя, в свои ощущения («мгла и жар постели», «ночь без сна»).
Для человека весна связана с мечтой о любви. В эту пору в нем пробуждаются творческие силы, позволяющие «парить» над природой, сознавать и ощущать единство всего сущего:

Эти зори без затменья.
Этот вздох ночной селенья,
Эта ночь без сна,
Эта мгла и жар постели,
Эта дробь и эти трели,
Это все – весна.

В поэтическом мире Фета важны не только зрительные образы, но и слуховые, и обонятельные, и осязательные. В стихотворении «Это утро, радость эта...» рассказчик слышит «говор вод», крик и заливистое пение птиц («дробь» и «трели», «зык» и «свист»), жужжание пчел и мошкары. Особое внимание к «музыке мира» можно обнаружить в большинстве произведений поэта. Фет вообще один из самых «музыкальных» русских поэтов. Поэт насыщает свои произведения гармоничными звуками, мелодичными интонациями. Автор искусно использует звукоподражание – так, множество свистящих и шипящих звуков в последних строках второй строфы («Эти мошки, эти пчелы, / Этот зык и свист...») позволяет не только представить, но и в какой-то мере «услышать» живую музыку лугов, а предпоследняя строка стихотворения («Эта дробь и эти трели...»), благодаря скоплению звуков «др», «тр» как бы воспроизводит звучание птичьих стай.
Фетовский лирический герой не желает знать страданий и скорби, думать о смерти, видеть социальное зло. Он живет в своем гармоничном и светлом мире, созданном из волнующих своей красотой и бесконечно разнообразных картин природы, утонченных переживаний и эстетических потрясений.
«Широкой и обобщенной содержательности «весенних» пейзажей (картин) Фет достигает исключительно благодаря тому, что эмоции и переживания лирического «я» как бы проникают в окружающий мир, разливаются в нем, они «узнаны» через природу. Пейзаж не самоценен, он выявляет жизнь души, живет в унисон с ней. «Оригинальность Фета, – приходит к выводу один из исследователей его поэзии Н.Н. Скатов, – состоит в том, что очеловеченность природы встречается у него с природностью человека».
В «весенних» циклах преобладают светлые картины и мотивы цветения, любви, юности. «Человеческое» и «природное» в этих картинах или слиты воедино, или, развиваясь параллельно, стремятся к единству. Для Фета это принципиальная философско-эстетическая установка, высказываемая им неоднократно, и наиболее четко сформулированная в статье о стихотворениях Ф.Тютчева (1859): «В произведении истинно прекрасном есть и мысль… Но нельзя… определить, где именно надо ее искать… Но что она тут, за это ручается тайное родство природы и духа или даже их тождество». Именно в этом, одном из самых задушевных убеждений Фета, неукоснительно реализуемом в его лирике, особенно в 40-50-е годы, и содержится неистощимый «источник оптимизма, светлого чувства, «свежести», «ненадломленности» – такими определениями щедро награждала его критика» .
Многоликость красоты внешнего мира всякий раз приводит поэта в радостное изумление: красота кроется в каждой, самой крохотной и, казалось бы, незначительной частице этого мира:

Оглянись – и мир вседневный
Многоцветен и чудесен.

Ликующая красота мира, перед которой нельзя «не петь, не славить, не молиться», – вечный источник вдохновения поэта, она наперекор всем жизненным неурядицам вселяет в него оптимизм, трепетную жажду жизни, свежесть восприятия мира.
«Внешний мир как бы окрашивается настроениями лирического «я», оживляется, одушевляется ими. С этим связан антропоморфизм, характерное очеловечевание природы в поэзии Фета.
Когда у Тютчева деревья бредят и поют, тень хмурится, лазурь смеется, свод небесный вяло глядит, а гвоздики лукаво глядят, – эти предикаты уже не могут быть поняты как метафоры.
Фет идет в этом дальше Тютчева. У него «цветы глядят с тоской влюбленной», роза «странно улыбнулась», ива «дружна с мучительными снами», звезды молятся, «и грезит пруд, и дремлет тополь сонный», а в другом стихотворении тополь «не проронит ни вздоха, ни трели». Человеческие чувства приписываются явлениям природы без прямой связи с их свойствами. Лирическая эмоция как бы разливается в природе, заражая ее чувствами лирического «я», объединяя мир настроением поэта» .
Вот как отзывается Б.Я. Бухштаб о «весенней» лирике поэта: «Фет – без сомнения один из самых замечательных русских поэтов-пейзажистов. В его стихах предстает перед нами русская весна – с пушистыми вербами, с первым ландышем, просящим солнечных лучей, с полупрозрачными листьями распустившихся берез, с пчелами, вползающими «в каждый гвоздик душистой сирени», с журавлями, кричащими в степи» .
Давайте рассмотрим стихотворение «Жду я, тревогой объят…»:

Жду я, тревогой объят,
Жду тут на самом пути:
Этой тропой через сад
Ты обещалась прийти.

Плачась, комар пропоет,
Свалится плавно листок…
Слух, раскрываясь, растет,
Как полуночный цветок.

Словно струну оборвал
Жук, налетевши на ель;
Хрипло подругу позвал
Тут же у ног коростель.

Тихо под сенью лесной
Спят молодые кусты…
Ах, как пахнуло весной!..
Это наверное ты!

«Стихотворение, как часто у Фета, предельно напряжено, взвинчено сразу не только потому, что о тревоге сказано: эта тревога и от нагнетающего напряжение повтора в самом начале («Жду… Жду…»), и от странного, вроде бы бессмысленного определения – «на самом пути». Но в этом «самом» тоже есть предельность, конечность, как например и в стихотворении «Сияла ночь…» – «Рояль был весь раскрыт…», где слово «весь» несет отдачу до конца и раскрытый рояль здесь как распахнутая душа. Простая тропа «через сад» стала «самым путем» с бесконечной уже многозначностью смыслов: роковым, первым, последним, путем сожженных мостов и т.д. В этом максимально напряженном состоянии человек обостренно воспринимает природу, и сам, отдаваясь ей, начинает жить как природа. «Слух, раскрываясь, растет, Как полуночный цветок» – в таком сравнении с цветком есть не только смелое и удивительно наглядное опредмечивание человеческого слуха, материализация, выявляющая его природность. Здесь передается процесс самой этой вживаемости в мир природы («Слух, раскрываясь, растет…»). Потому-то и стихи «Хрипло подругу позвал / Тут же у ног коростель» уже перестают быть простой параллелью из жизни природы. Это «хрипло» относится не только к птице, но и к человеку, стоящему здесь, на «самом пути», уже, быть может, с перехваченным, пересохшим горлом. И также органично включенной в мир природы оказывается она:

Тихо под сенью лесной
Спят молодые кусты…
Ах, как пахнуло весной!..
Это наверное ты!

Это не аллегория, не сравнение с весной. Она и есть сама весна, сама природность тоже, в этом мире органично живущая. «Ах, как пахнуло весной!» – эта средняя строка относится столько же к ней, молодой, сколько к молодым кустам, но эта же строка и объединяет ее и природу, так, что она является как весь природный мир, а весь природный мир как она» – такое прочтение рассматриваемого стихотворения находим у Н.Н. Скатова.
В «Вечерних огнях» – позднем сборнике стихотворений Фета – принцип организации текстов на основе соединения избранных автором «деталей», возбуждающих представления читателей, применяется в самых разнообразных его вариантах. И это естественно, так как наличие «деталей» и их логически не оправданный непосредственно отбор в замкнутом тексте по-прежнему остается действенным средством возбуждения ассоциаций, расширяющих смысловые и эмоциональные возможности текста.
Примером текста, толкающего читателя на домысливание недосказанного автором, может служить стихотворение «Майская ночь» (1870), о котором Л. Толстой писал: «…стихотворение одно из самих редких, в котором ни слова прибавить, убавить или изменить нельзя: оно само и прелестно… «Ты, нежная!», да и все прелестно. Я не знаю у вас лучшего» .

Отсталых туч над нами пролетает
Последняя толпа.
Прозрачный их отрезок мягко тает
У лунного серпа.
Царит весны таинственная сила
С звездами на челе. –
Ты, нежная! Ты счастье мне сулила
На суетной земле.
А счастье где? Не здесь, в среде убогой,
А вон оно – как дым.
За ним! за ним! воздушною дорогой –
И в вечность улетим!

«Стихотворение тематически распадается на две равные части: слом – на середине второй строфы. Первая половина текста рисует весеннее ночное небо. Динамична картина движения облаков. Оно передается не только сменой их наименования – отсталые тучи и затем отрезок их, но отражено и в рифмующихся глаголах, подчеркивающих тему «растворения» – пролетает – тает, а также обращением к слову толпа (туч), помещенному между двумя рифмующимися глаголами, и вследствие этого как бы характеризующим пластический облик движущихся туч и стремительность их движения (толпа – это нечто толпящееся, движущееся сплошной массой).
Первые два стиха первой строфы отличает от двух вторых не только отмеченный характер облачного покрова –их отрезок тает мягко – но и появление на небе нового объекта – лунного серпа, сочетания, замыкающего строфу.
Первая половина следующей строфы продолжает тему первой, но логически из нее не вытекает, хотя с ней и связана. Скачок от конкретного описания весеннего неба к обобщающему выводу определен, с одной стороны, дальнейшим изменением картины неба (оно очистилось от туч и засияло звездами), с другой – умозаключением поэта, вызванным красотой весенней ночи, ее властной возбуждающей силой.
Стихи эти обращают на себя внимание некоторым тематическим единством их составных элементов: отвлеченное заключение в стихе «Царит весны таинственная сила» было вполне самодостаточным для выражения впечатления о властной силе весны без присоединения следующего стиха «С звездами на челе», который нарушает естественное тематическое соотношение элементов в пределах предложения. На чьем челе звезды? Грамматическая зависимость в предложении выдвигает в качестве субъекта предложения слова «весны таинственная сила». Слово чело влечет за собою персонификацию субъекта, чему сопротивляется его реальное осмысление. И действительно, стих «с звездами на челе» продолжает тему весеннего неба, конструирует его облик после ухода туч. Усеянное звездами чистое небо выступает в этих словах как бы венцом всемогущей весенней таинственной силы, особенно ощутимой в эту майскую ночь.
Чем вызван переход к сугубо интимной теме второй половины стихотворения? По-видимому, двумя факторами: влиянием силы весны, возрождения, которое царит, подчиняя себе все в природе, следовательно, и человека, возбуждает в нем грустно-лирическое настроение и воспоминания. Сила весеннего воздействия и очарование майской ночи протянули ассоциативную нить к когда-то бывшей такой же ночи и к любимой женщине, а также возбудили мысли о несбывшемся счастье, аналогом которого и стали тающие в лунном сиянии облака.
Итак: майская ночь – небо – обаяние расцвета весенней жизненной силы – рассуждение на тему: «что такое счастье?», завершающееся пессимистическим выводом – вот та лестница чувств, которую развертывает автор в этом небольшом стихотворении.
Следует, может быть, еще остановиться на некоторых словоупотреблениях, колеблющих их привычное синтаксическое соединение: толпа туч, отрезок туч (ср. толпа ребятишек, отрезок пути, отрезок ткани). Если слово отрезок в значении «остаток», а не «часть чего-н.» обращает на себя внимание некоторой непривычностью своего употребления, то слово толпа (туч) эстетически очень значимо, т.к. обнаруживает здесь действенность своей внутренней формы – «нечто толпящееся, теснящееся и движущееся массой», усиливая пластичность движения воздушных масс. Необычным представляется и наречие мягко (тает), означающее «плавно», «не резко», «медленно, как бы растворяясь».
Текст стихотворения строится на основе индивидуального употребления слов возможного синонимического ряда, столкновения слов разных тематических планов, мотивированных личной волей художника, колеблющих привычное их употребление» .
«При всей правдивости и конкретности описания природы у Фета она как бы растворяется в лирическом чувстве, служа средством его выражения» .
А.А. Фет остро чувствует красоту и гармонию природы в ее мимолетности и изменчивости. В его пейзажной лирике много мельчайших подробностей реальной жизни природы, которым соответствуют разнообразнейшие проявления душевных переживаний лирического героя. Например, в стихотворении «Еще майская ночь» прелесть весенней ночи порождает в герое состояние взволнованности, ожидания, томления, непроизвольности выражения чувств:

Какая ночь! Все звезды до единой
Тепло и кротко в душу смотрят вновь,
И в воздухе за песней соловьиной
Разносится тревога и любовь.

В каждой строфе этого стихотворения диалектически сочетаются два противоположных понятия, которые находятся в состоянии вечной борьбы, вызывая каждый раз новое настроение. Так, в начале стихотворения холодный север, "царство льдов" не только противопоставляется теплой весне, но и порождает ее. А затем вновь возникают два полюса: на одном тепло и кротость, а на другом «тревога и любовь», то есть состояние беспокойства, ожидания, смутных предчувствий.
В стихотворении 1847 года «Что за вечер…» мы видим удаль и размах народной или, вернее, кольцовской песни:

Так-то все весной живет!
В роще, в поле
Все трепещет и поет
Поневоле.

Мы замолкнем, что в кустах
Хоры эти, –
Придут с песнью на устах
Наши дети;

А не дети, так пройдут
С песнью внуки:
К ним с весною низойдут
Те же звуки.

В том, что это не случайные штрихи, убеждает одно примечательное стихотворение. Оно, думается, ясно свидетельствует о тяге Фета даже к эпосу. «Ю. Айхенвальд когда-то заметил, что для поэзии Фета характерны не переходы, а прорывы» . Вот такой «прорыв» в эпос и представило стихотворение 1844 года:

Уж верба вся пушистая
Раскинулась кругом;
Опять весна душистая
Повеяла крылом.

Станицей тучки носятся,
Тепло озарены,
И в душу снова просятся
Пленительные сны.

Везде разнообразною
Картиной занят взгляд,
Шумит толпою праздною
Народ, чему-то рад…

Какой-то тайной жаждою
Мечта распалена –
И над душою каждою
Проносится весна.

Здесь мы видим у Фета не только редкий, но и на редкость удачный пример, когда личное настроение сливается с общим настроением других людей, массы, народа, выражает его и растворяется в нем.
Позднее фетовские стихи близки к тютчевским. Фет вообще близок к Тютчеву как представителю «мелодической» линии в русской поэзии. Но в ряде старческих стихов Фет примыкает и к «ораторской» линии Тютчева.
Символика природы, построение стихотворения на сравнении природы и человека или на основе образа из сферы природы с подразумеваемой аналогией с человеком, философская мысль, то сквозящая за метафорой, то прямо формулируемая в дидактическом стиле, – все это особенно сближает позднего Фета с Тютчевым.
Вот стихотворение «Я рад, когда с земного лона…» (1879):

Я рад, когда с земного лона,
Весенней жажде соприсущ,
К ограде каменной балкона
С утра кудрявый лезет плющ.

И рядом, куст родной смущая,
И силясь и боясь летать,
Семья пичужек молодая
Зовет заботливую мать.

Не шевелюсь, не беспокою.
Уж не завидую ль тебе?
Вот, вот она здесь, под рукою,
Пищит на каменном столбе.

Я рад: она не отличает
Меня от камня на свету,
Трепещет крыльями, порхает
И ловит мошек на лету.

«Стихотворение передает радость приобщения к жизни природы в дни «весенней жажды», как говорит здесь Фет, повторяя выражение из раннего стихотворения «Я пришел к тебе с приветом…» («И весенней полон жаждой»). Тема традиционная в поэзии. Но здесь, кроме чувства, есть оттенок мысли: радость видеть, как птица – «заботливая мать» – «трепещет крыльями, порхает и ловит мошек на лету»; радость, граничащая с завистью («Уж не завидую ль тебе?»), связана с признанием органической жизни природы более естественной, величественной и мудрой, чем жизнь человека, несмотря на бессознательность природы или, скорее, именно благодаря этой бессознательности.
Плющ, «лезущий» к ограде балкона, чтобы обвиться вокруг нее, сопоставлен с птицой, производящей столь же бессознательные, но биологически целесообразные действия» .
На рассматриваемой нами, и, кстати говоря, одной из любимых тем Фета – теме прихода весны – удобно проследить эволюцию Фета от импрессионистически окрашенных изображений к созданию символов. «В 40-е годы приход весны рисуется в основном распространением на природу весенних чувств лирика:

В новых листьях куст сирени
Явно рад веселью дня.
Вешней лени, тонкой лени
Члены полны у меня.
(«Весна на юге»)

В 50-е годы приход весны показывается обычно подбором примет, как в уже цитированном стихотворении «Еще весны душистой нега…» или в стихотворении «Опять незримые усилья…»:

… Уж солнце черными кругами
В лесу деревья обвело.
Заря сквозит оттенком алым.
Подернут блеском небывалым
Покрытый снегом косогор…

и т.д.
В 60-е годы, в связи с философским углублением темы, подход к ней снова меняется. Фет опять уходит от детализированных описаний, усиливает персонификацию явлений природы, но это персонификация более обобщенная, чем раньше: персонажем предстает не куст сирени, а сама весна; конкретные проявления весны заменяются ее символическими атрибутами:

Я ждал. Невестою-царицей
Опять на землю ты сошла.
И утро блещет багряницей,
И всё ты воздаешь сторицей,
Что осень скудная взяла.

Ты пронеслась, ты победила,
О тайнах шепчет божество,
Цветет недавняя могила,
И бессознательная сила
Свое ликует торжество.

Тема дана в настолько обобщенном виде, что друг другу противостоят скудная осень и победная весна; а что весна сменяет не осень, а зиму – это, видимо, при такой степени обобщенности поэтической мысли не играет роли.
В стихотворении есть в сущности лишь одна более или менее конкретная черта: «Утро блещет багряницей»; здесь сказано о том же, о чем и в только что цитированном стихотворении («заря сквозит оттенком алым»). Но обратим внимание: имея в виду зарю, Фет говорит не о багрянце, а о багрянице – алом царском плаще, порфире царице-весны. Царственная и юная свежесть весны объединяются в символе «невесты-царицы», хотя – с точки зрения жизненных реалий – невеста должна бы быть царевной, а не царицей.
Еще менее конкретен образ: «Цветет недавняя могила». Это ведь не значит, что зацвела какая-то свежая могила, а значит, что расцветает все, что еще недавно казалось мертвым.
Но вот еще одна разработка этой же темы, относящаяся уже к концу 70-х годов:

Глубь небес опять ясна,
Пахнет в воздухе весна,
Каждый час и каждый миг
Приближается жених.

Спит во гробе ледяном
Очарованная сном, –
Спит, нема и холодна,
Вся во власти чар она.

Но крылами вешних птиц
Он свевает снег с ресниц,
И из стужи мертвых грез
Проступают капли слез.

Признаки весны здесь лишь самые общие: ясность неба, весенний воздух, прилет птиц, таяние снега. Тема весеннего возрождения природы воплощается в образы сказки о мертвой царевне, но лишь в виде самых общих символов: приближается жених, спящая в гробу невеста начинает оживать. Это именно символы, а не просто олицетворения. В предыдущем стихотворении под «невестой» прямо разумеется весна; но можно ли сказать, что на этот раз весна названа не «невестой», а «женихом»? Такого несоответствия в грамматическом роде всегда решительно избегает и язык, и фольклор, и поэзия. Вернее сказать, что здесь и жених, и невеста – символы оживающей весенней природы, воплощенной в двух началах: несущем и воспринимающем возрождение.
Такая «неприкрепленность» символов дает возможность необычайной свободы в выборе атрибутов. Так, слезы невесты – это, видимо, весенняя капель; но подобные детали не складываются в зрительный образ «невесты», так же как невозможно представить себе зрительно связь «жениха» с «крылами вешних птиц» .
Стихотворение «Ещё весны душистой нега…» запечатлевает такой момент в природе, когда весна ещё не наступила, но ощущение весны уже возникло. Казалось бы, в природе ничего не изменилось: снег не растаял, дороги замёрзшие, деревья без листьев, но по каким-то малым приметам и просто интуитивно человек уже ждёт весны и радуется её приходу.
Обратим внимание на начальную строку «Ещё весны душистой нега…». Фет прибегает к одному из своих любимых образных выражений – «нега». В современной лексике это слово кажется устаревшим, а в поэтическом словаре XIX века оно употреблялось часто, и Фет охотно использовал его. Это существительное, однокоренное прилагательному “нежный”, глаголу “нежиться”; их смысловое значение – удовольствие с оттенком мягкости, тонкости, изящества.
Звуковая инструментовка также обращает на себя внимание. В двух первых стихах выделяются звукосочетания со звуком [н].

Ещё весны душистой нега
К нам не успела низойти...

Картина уточняется некоторыми деталями, рисующими зиму: это снег, замороженный путь. Во второй строфе зарисовка продолжается, усиливается динамика благодаря использованию большого числа глаголов, три из которых, кроме того, находятся в позиции рифмующихся: «греет», «желтеет», «смеет». Говоря о зиме, Фет вводит в стихотворение яркие весенние краски: «заря», «краснеет», «желтеет». Отрицая то, что весна уже наступила, он как бы приближает её приход, упоминая о том, что «солнце греет», что соловей поёт в смородинном кусте. Образ весны возникает из отрицаний и обобщается в последней строфе, которая начинается с антитезы: «Но возрожденья весть живая // Уж есть…». Особую роль приобретают звуки, связанные со словом «жизнь»: «возрожденья», «живая», «провожая».
Стихотворение движется от отрицания к утверждению и завершается образом степной красавицы «с румянцем сизым на щеках». Фет сделал предметом искусства, в общем-то, не поэтические вещи: смородинный куст, сизый румянец. Однако это точные детали, которые позволяют почувствовать и понять, что речь идёт не о весне вообще, а о весне в России, которую Фет знает и, несомненно, любит, несмотря на все упрёки современников в безыдейности.
Это стихотворение как бы перекликается с тютчевским «Ещё земли печален вид…», написанным существенно раньше.
Образы природы в стихотворениях Фета разнообразны. Среди них есть устойчивые символы, например: утро, заря и весна. Много цветов (роза, ландыш, сирень) и деревьев (ива, берёза, дуб). Как уже говорилось, приход весны – один из любимых мотивов Фета. Весеннее обновление природы, расцвет жизни вызывает у поэта прилив сил, приподнятое настроение. В его стихах как персонажи предстают куст сирени, пушистая верба, душистый ландыш, просящий солнечных лучей, журавли, кричащие в степи. При всей правдивости и конкретности природных образов они прежде всего служат средством выражения лирического чувства. Мотив весны помогает поэту передать самое главное свое ощущение – радостное принятие окружающего мира, желание бежать «навстречу вешним дням». Чудесные строки о весеннем дожде, о полете бабочки, о пчелах, вползающих в душистые цветы, будят в душе каждого человека теплые чувства. Как весна согревает все живое, так и стихи Фета о весне ласкают слух, возвышают душу, усиливают «бой» даже «бестрепетных сердец».
С мотивом весны в лирике Фета тесно связан образ зари. Заря отождествляет огонь солнца. В начале дня все краски природы прозрачны и чисты, лучи солнца освещают землю нежным светом. Таинственный мир сияет в отблесках зари, рождая волшебную силу вдохновения. Весна – источник трепетного восторга, она дает возможность сердцем прикоснуться к Прекрасному.
Над стихами Фета, наполненными чистым воздухом весны, звездами, красотой, движением, жаждой полета, не властны ни время, ни пространство. Его стихи вечно молоды и прекрасны.
В посвященном Фету стихотворении «Тебе сердечный мой поклон» Тютчев называет его «сочувственный поэт». Это стихотворение Тютчева написано в ответ на послание Фета с просьбой о посылке ему портрета. Другое послание Тютчева Фету, написанное в то же время (апрель 1862), устанавливает кровное родство двух русских лириков:

Великой Матерью любимый,
Стократ завидней твой удел –
Не раз под оболочкой зримой
Ты самое ее узрел…

Великая мать-природа дает иным «инстинкт пророчески-слепой». Удел Фета, с точки зрения Тютчева, завидней: под зримой оболочкой Природы он увидел незримое, «самое ее» – природу. Такой характеристики Тютчева удостоился один Фет. Читая это стихотворение, трудно отделаться от мысли, что перед нами очень тонкая характеристика лирики самого Тютчева…
Как известно, Фету принадлежит проникновенная статья о поэзии Тютчева и четыре стихотворных послания ему. Три из них написаны при жизни Тютчева, четвертое – после его смерти. Наконец, Фет осуществил перевод французского стихотворения Тютчева:

О, как люблю я возвращаться
К истоку первых твоих дней
И, внемля сердцем, восторгаться
Все той же прелестью речей.

Перевод выдержан в духе тютчевской поэзии и говорит о почтительном проникновении Фета в ее сущность.
Обычным стало сочетание этих двух имен – Тютчева и Фета: одни сближают их, другие противопоставляют. У Блока есть слова: «Все торжество гения, не вмещенное Тютчевым, вместил Фет». Это – утверждение высшего родства наших лирических поэтов.
Уступая Тютчеву в космической масштабности поэтического чувства, Фет в наиболее совершенных своих стихотворениях прикоснулся к вечным темам, непосредственно связанным с бытием человека. Фетовский человек находится в постоянном и разнообразном общении и разговоре с природой. В самых обыкновенных предметах Фет находит поэзию. Садовник, грибник, охотник, агроном, фенолог, путник, лесничий, рисовальщик найдут в стихах Фета десятки их интересующих подробностей, мимо которых они прошли бы, если бы поэт не указал на эти подробности. То, что является их специальностью или особым интересом, поэт в силу своего видения раскрывает в стихах с неожиданной даже для них стороны.
У двух художников, естественно, разные результаты. Там, где у Тютчева одна-единственная картина, у Фета великое множество этюдов, дробная и настойчивая разработка одной и той же темы в бесконечной цепи вариантов.
Вслед за Тютчевым, вместе с ним, Фет усовершенствовал и бесконечно разнообразил тончайшее искусство лирической композиции, построения миниатюр. За кажущейся повторяемостью их стоит бесконечное разнообразие и многообразие, непрекращающийся лирический контрапункт, запечатлевающий сложность духовной жизни человека.
«Первый ландыш» Фета состоит из трех строф. Первые два четверостишья – о ландыше, который «из-под снега» просит «солнечных лучей», который чист и ярок – дар «воспламеняющей весны». Далее о ландыше поэт не говорит. Но его качества опрокинуты на человека:

Так дева в первый раз вздыхает –
О чем – неясно ей самой, –
И робкий вздох благоухает
Избытком жизни молодой.

Это тютчевское построение, тонко и умно воспринятое Фетом и освоенное им.
Конечно же, это не подражание и не заимствование. Общие задачи русской философской лирики, дух эпохи, родство творческих манер играют здесь решающую роль» .
Не мысль, не философскую или социальную тенденцию ценит Фет в поэзии Тютчева, а ясновидение красоты: «Столько красоты, глубины, силы, одним словом поэзии!». Фет определил основную сферу эстетического ясновидения Тютчева. Если Некрасов подчеркивал глубокое понимание природы Тютчевым, то у Фета творчество поэта вызывало ассоциацию с ночным звездным небом.
Для Некрасова Тютчев связан с землей, ее формы он умеет передать в пластических образах. Для Фета Тютчев – «самое воздушное» воплощение романтизма, он певец «полночи нездешней».
Вхождение Тютчева в поэзию Фета, фетовское художественное осмысление любимого поэта выражены в его посвящении 1866г. «Прошла весна – темнеет лес». Три строфы из четырех (первая, третья, четвертая) сотканы из тютчевских образов и мотивов: «весна», «весенние ручьи», «грустные ивы», «нивы», «вешний певец», «полночь нездешняя», «весны зов», «улыбнулся сквозь сон».

Заключение

Вместе с Тютчевым Фет – самый смелый экспериментатор в русской поэзии XIX в., прокладывающий путь в области ритмики достижениям ХХ в.
Выделим их общие черты: единство эстетических воззрений; общность тематики (любовь, природа, философское осмысление жизни); склад лирического дарования (психологическая глубина, тонкость чувства, изящество слога, отточенность языка, сверхчуткое художественное восприятие природы).
Общее для Тютчева и Фета – философское осмысление единства человека и природы. Однако у Тютчева, особенно в ранней лирике, образы, связанные с природой, тяготеют к отвлечённости, обобщённости, условности. В отличие от Тютчева, у Фета они на уровне деталей более конкретны, нередко предметны. Это видно из тематической близости стихотворений, особенностей их построения, совпадения отдельных слов, особенностей образного ряда у обоих поэтов, символики деталей у Тютчева и их конкретности у Фета.
Сравнивая лирические произведения Фета и Тютчева можно сделать вывод о том, что тютчевское стихотворение всегда предполагает знакомство читателя с предыдущим творчеством поэта, давая синтез образных исканий автора на данный момент, вместе с тем оно открыто для ассоциативных связей с новыми стихотворениями, которые могут быть созданы поэтом; фетовское стихотворение – как бы запись одного мгновенного переживания или впечатления в цепи переживаний, оно – звено в этой цепи, не имеющей взаимного начала и конца, но этот «кусочек жизни» самостоятелен. Т.е. таких, как у Тютчева, обязательных ассоциаций с другими стихотворениями, у Фета нет.
Итак, подытожим еще раз, какие признаки, или качества, природы выделяет Тютчев, создавая поэтический образ весны в своем творчестве. Краски интересуют его лишь в малой степени. Цветовые эпитеты немногословны и, как правило, неоригинальны. Они лишены у него обычно основной смысловой нагрузки. Зато большую роль у него обычно играют глаголы движения, передающие состояние объектов природы. На первый план выдвигаются слуховые и тактильные, осязательные признаки пейзажа. До Тютчева слуховые образы не играли подобной роли ни у одного из русских поэтов.
У Фета природа лишь объект художественного восторга, эстетического наслаждения, отрешенного от мысли о связи природы с человеческими нуждами и человеческим трудом. Он очень дорожит мигом, стремится к фиксации изменений в природе и любит описывать точно определимое время суток. В его творчестве поэтический образ весны сопоставлен с переживаниями, психологическим настроем человека; в «весеннем» цикле Фет проявил способность передать природные ощущения в их органическом единстве.
В лирике Фета, как и Тютчева, поэтический образ весны неотделим от человеческой личности, его мечтаний, стремлений и порывов.
 

Список использованной литературы

:

1. Литературоведческий словарь-справочник. – М.: Академия, 2005.
2. Тютчев Ф.И.. Стихотворения. Письма. – М., ГИХЛ, 1957.
3. Фет А.А. Сочинения. – В 2 т. – Т.2. – М., 1982.
4. Бухштаб Б.Я. А.А. Фет: Очерк жизни и творчества / АН СССР. – 2-е изд. –Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1990.
5. Предисловие Б.Я. Бухштаба к кн.: А.А. Фет. Стихотворения. Л., 1966.
6. Горелов А.Е. Три судьбы: Ф. Тютчев, А. Сухово-Кобылин, И. Бунин. – Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1976.
7. Григорьева А.Д. Слово в поэзии Тютчева. – М.: Наука, 1980.
8. Григорьева А.Д. «А.А. Фет и его поэтика» // Русская речь №3, 1983.
9. Касаткина В.Н. Поэтическое мировоззрение Ф.И. Тютчева. – Саратов, Изд. Сарат. ун-та, 1969.
10. Лагунов А.И. Афанасий Фет. – Х.: Ранок; Веста, 2002.
11. Некрасов Н.А. Полн. собр. соч., Т.9, М., ГИХЛ, 1950.
12. Никитин Г. «Люблю грозу в начале мая…» // Лит. учеба №5, 2003.
13. Озеров Л. Поэзия Тютчева. М.: Худож. лит., 1975.
14. Озеров Л. А.А. Фет (О мастерстве поэта). – М.: Знание, 1970.
15. Озеров Л. «Люблю грозу в начале мая…» // Юность №2, 1979.
16. Орлов О.В. Поэзия Тютчева: пособие по спецкурсу для студентов-заочников филол. фак. гос. ун-тов. – М.: Изд-во МГУ, 1981.
17. Сильман Т. Заметки о лирике. – М.–Л., 1977.
18. Скатов Н.Н. Лирика А.А. Фета (истоки, метод, эволюция). – М., 1972.
19. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений, юбилейное издание, Т.11. Гослитиздат, М., 1932.
20. Чагин Г.В. Федор Иванович Тютчев: (185 лет со дня рождения). – М.: Знание, 1985.