|
Berlin. Ce 27 septembre <18>43
Terre, terre, ma chatte chérie, me voilà à Berlin, et pour rendre la fête complète en possession de ta lettre. Avant-hier encore à pareille heure, il est huit heures, je me trouvais sur la côte de Suède, dans une petite ville perdue qui s’appelle Istadt, attendant depuis trois jours l’arrivée du bateau sauveur qui devait me transporter en Allemagne. Je pensais que la fin du monde arriverait plutôt que ce malheureux bateau. Eh bien, le monde dure encore et je suis à Berlin. Mais pour mettre un peu d’ordre dans le narré de mon écriture, je dois te dire, comment et pourquoi je me trouvais à Suède. C’est qu’au départ de la terre du Comte de Benkendorff proche de Réval je n’avais que deux voies ouvertes devant moi: ou de rétrograder sur Pétersb<ourg> pour y prendre la malle-poste, ou de prendre le bateau à vapeur qui fait le tour de la Baltique, en passant par les ports de la Finlande - Helsingfors, Abo - à Stockholm, et de là par Colmar, Istadt, en Allemagne. C’est à ce dernier parti que je m’arrêtais bravement, et je viens d’accomplir cette intéressante Odyssée dans l’espace de 10 jours, y compris les trois jours de relâche forcée, dont je t’ai parlé plus haut. Pour les détails et le descriptif je t’envoie à Mr Marmier1 qui a fait cette même tournée il y a deux ans et qui l’a publié heureusement pour moi dans la «Revue des Deux Mondes». C’est lui qui te parlera du pittoresque sauvage des côtes de la Finlande, de la position vraiment admirable de Stockholm, etc. etc., tout cela est ainsi, mais ce qui n’est pas moins vrai, c’est que j’ai eu beaucoup d’ennui dans les intervalles de mes admirations. Le temps, aux brouillards près, qui dans ces parages ont le très grand désagrément d’empêcher le bateau de bouger de place, - nous a constamment favorisé, notre navigation a été aussi douce que peut-être celle du lac de Tegernsee, et rien de tout cela néanmoins n’a pu me réconcilier avec le bateau à vapeur que je trouve le plus triste des véhicules à moi connus.
Ma visite chez le Comte Benkendorff a été de cinq jours fort agréablement passés. Indépendamment de la localité qui serait réputée belle, même au milieu des pays les plus pittoresques, je ne puis assez me féliciter d’avoir fait la connaissance du brave homme qui en est le propriétaire. C’est certainement une des meilleures natures d’hommes que j’aie jamais rencontrées. Mais ce que je t’en dis là, ne t’avise pas de le dire à Sévérine, dans l’esprit duquel un pareil témoignage de ma part suffirait pour me perdre à tout jamais2. Benkendorff, comme tu sais, peut-être, est un des hommes des plus influents de l’Empire, exerçant par la nature de ses fonctions une autorité presque aussi absolue que celle du maître. Voilà ce que je savais et ce n’est pas certainement cela qui pouvait me prévenir en sa faveur. - J’ai été par conséquent d’autant plus aise de me convaincre que c’était en même temps un homme parfaitement bon et honnête. Ce brave homme m’a comblé d’amitiés, beaucoup à cause de la Krüdener et un peu aussi par sympathie personnelle, mais ce dont je lui sais plus de gré encore que de son accueil, c’est de s’être fait l’organe de mes idées auprès de l’Empereur qui leur a accordé plus d’attention que je n’osais l’espérer. Quant au public, j’ai été à même de m’assurer par l’écho que ces idées y ont trouvé, que j’étais dans le vrai, et maintenant, grâce à l’autorisation tacite qui m’a été accordée, il sera possible d’essayer quelque chose de sérieux. Mais tout ceci rentre dans cet étroit cercle de rabâchage politique que tu méprises avec tant de raison et dont je consens à te faire grâce pour le moment.
Ma chatte chérie, ce qui vaut mieux que toute la politique du monde, ce qui vaut mieux que tout au monde, c’est l’espoir que j’ai de te revoir dans quelques jours. Et moi aussi, j’ose à peine croire à tant de bonheur et à prétendre sérieusement que le monde ne finisse avant la fin de la semaine prochaine, car, comprends bien ceci, je compte être à Munich du 5 au 7 ou plus tôt. -
Adieu, ma chatte.
Перевод:
Берлин. 27 сентября <18>43
Земля, земля, милая кисанька, вот я и в Берлине, и в довершение к моему ликованию держу в руках твое письмо. Еще третьего дня, в это самое время, а сейчас восемь часов, я находился на шведском берегу, в маленьком забытом городке под названием Истад, в течение трех дней дожидаясь прибытия спасительного судна, которое должно было доставить меня в Германию. Я уже думал, что скорее наступит конец света, чем появится этот злосчастный пароход. И что же, свет еще стоит, а я уже в Берлине. Но чтобы внести немного последовательности в ход моего повествования, я должен тебе сказать, как и почему я оказался в Швеции. Покидая владения графа Бенкендорфа вблизи Ревеля, я мог воспользоваться только двумя путями - вернуться в Петербург, чтобы сесть в мальпост, либо попасть на пароход, совершающий плавание по Балтийскому морю и заходящий в порты Финляндии - Гельсингфорс, Або, затем направляющийся в Стокгольм и оттуда через Кольмар и Истад - в Германию. Этот последний путь я и избрал отважно и только что завершил эту любопытнейшую Одиссею, продолжавшуюся 10 дней, включая 3 дня вынужденной остановки, о которой я сообщил тебе выше. За подробностями и описанием я отсылаю тебя к г-ну Мармье1, который совершил подобное турне два года назад и, к моему счастью, напечатал описание его в «Revue des Deux Mondes». Он тебе поведает о живописных диких берегах Финляндии, о поистине восхитительном расположении Стокгольма и пр. и пр. Все это верно, но верно также и то, что в промежутках между восторгами я нестерпимо скучал. Погода, если не брать во внимание туманы, которые в этих краях имеют неприятное свойство не давать судам двинуться с места, - постоянно благоприятствовала нам, плавание наше проходило словно по озеру Тегернзее, но даже все это не могло примирить меня с путешествием на пароходе, который я считаю самым унылым из всех известных мне средств передвижения.
Мое пребывание у графа Бенкендорфа продлилось пять дней и было очень приятным. Кроме того, что сама местность могла бы почитаться красивой даже в самых живописных краях, я очень рад, что познакомился с ее хозяином, замечательным человеком. Это поистине одна из самых лучших человеческих натур, какие мне доводилось встречать. Но то, что я пишу тебе о нем, остерегись передавать Северину, подобного свидетельства с моей стороны достаточно, чтобы навсегда потерять себя в его глазах2. Бенкендорф, как ты, вероятно, знаешь, один из самых влиятельных людей в Империи, по роду своей деятельности обладающий почти такой же абсолютной властью, как и сам государь. Это и я знал о нем, и, конечно, не это могло расположить меня в его пользу. Тем более отрадно было убедиться, что он в то же самое время безусловно честен и добр. Этот славный человек осыпал меня любезностями, главным образом благодаря Крюденерше и отчасти из симпатии ко мне. Но еще более чем за прием я благодарен ему за то, что он довел мои мысли до сведения государя, который уделил им более внимания, чем я смел надеяться. Что касается до общественного мнения, я также уверился по откликам, которые нашли в нем мои мысли, что я на верном пути, и теперь, благодаря данному мне молчаливому разрешению, будет возможно попытаться предпринять кое-что серьезное. Но все это становится похожим на политическую болтовню, которую ты так справедливо презираешь, и я сейчас готов избавить тебя от нее на время.
Милая кисанька, дороже всей политики на свете, дороже всего на свете для меня надежда увидеть тебя через несколько дней. Я также с трудом осмеливаюсь верить в такое счастье и всерьез полагаю, что конец света не наступит до конца следующей недели, ибо, запомни хорошенько, я полагаю быть в Мюнхене между 5 и 7 числом или раньше.
Прощай, моя кисанька. |
