|
П<етербург>. Воскресенье. 26 ноября
Друг мой Иван Сергеич. - Надеюсь, что еще до получения моей телеграммы вы отказались от несчастной идеи прекратить издание «Москвы». Убедительно прошу вас - не делайте этого. Это было бы чем-то вроде японского поединка. Верьте мне, стоящему ближе к этой пакостной действительности, - положение вовсе не такое отчаянное, каким оно могло вам показаться...
По получении вашей телеграммы я тотчас отправился с нею к князю Горчакову, который только что вернулся из дворца. Императрица уже говорила с ним о постигшем «Москву» втором предостережении. Она знала, что предлогом, вызвавшим это предостережение, была статья, писанная не вами, и очень сетовала по этому случаю, но ее уверили, что эта статья чрезвычайно резка (d’une extrême violence, - говоря их глупым жаргоном, - un vrai vote de défiance contre le gouv<ernement> dans la question du tarif*). С другой стороны, я узнал через Оболенского, что Рейтерн нисколько не требовал этой услуги от Валуева и был даже удивлен предостережению. Они хотели отвечать на статьи «Москвы» по делу о тарифе, находя в них много неточностей, но нисколько не требовали административного вмешательства. - Вот что важно и что следует довести до вашего сведения... Графиня Протасова обещала мне свое усердное содействие, и я уверен, что, при руководстве Оболенского, она выполнит это весьма удовлетворительно. Князь Горчаков также поручил мне сказать вам, что, по его мнению, вам нисколько не следует прекращать издание.
Общественное мнение, во всех кругах, в эту минуту - более за вас, нежели когда-либо. Все ваши последние статьи встретили здесь самый сочувственный прием. - Словом сказать, «Москва» в авантаже обретается против Валуева, который все более и более низится во мнении, и даже в недрах смиренномудрого Совета по делам печати возбудил к себе сильное недоброжелательство.
Вот задатки, которыми можно будет воспользоваться - при неминуемом содействии обстоятельств и всесокрушающей силе вещей.
Что же до вас касается, т. е. до положения, в какое поставлена «Москва» этим вторым предостережением, я вот что́ бы советовал сделать. - Пропустивши несколько дней, я бы в передовой статье изложил - со всевозможною сдержанностию и спокойствием - всю мою profession de foi** по всем началам, защищаемым «Москвою», все учение вашего толка по всем вопросам - жизненным вопросам русского общества, начиная с самодержавия и кончая, пожалуй, тарифом... Вслед за этим или, лучше сказать, в сопоставлении с этим, я указал бы - смело и отчетливо - на все враждебные силы, вне и внутри России, грозящие ее существованию, - на те стихии, которые историческою необходимостию сближаются и совокупляются в одну громадную коалицию, направленную против не только политических интересов России, но против самого принципа ее существования, - Польша, католичество, клерикально-наполеоновская Франция, австрийские немцы, мадьяры, турки и проч. - имя их же легион - и все эти вражеские силы, уже сознательно действующие. Все это следует подкрепить фактами несомненными - осязательными - и вслед за этим предложить вопрос: есть ли какой смысл, ввиду предстоящих случайностей, ослаблять возможность противудействия, подрывая свою собственную нравственную силу в одном из самых жизненных органов русского общества? - Но все это должно быть высказано совершенно спокойно, с самоуверенностию, но без всяких личностей и намеков вроде катковских. Чем сдержаннее, тем действительнее.
Это письмо будет вручено вам Полонским. Поговорите с ним.
Что моя бедная Анна? Господь с вами.
Ф. Т.
* предельно воинственна... подлинный вотум недоверия правительству по вопросу о тарифе (фр.).
** философию, кредо (фр.). |
