|
Moscou. Lundi. 24 juillet 1867
Nous sommes toujours encore dans l’attente de l’événement qui m’avait paru imminent le jour de mon arrivée - mais qui, dans tous les cas, tarde beaucoup1. Je vais voir les Aksakoff tous les jours - et par une belle journée j’aime assez ce but de promenade où l’on trouve, en y arrivant, un vaste jardin, des chambres spacieuses et claires, les dépêches télégraphiques du jour, et la certitude d’une conversation intelligente... C’est assurément ce qui manque le moins à Moscou, dans le milieu où je vis. J’ai revu Katkoff avec tout son monde - j’ai passé, l’autre jour, deux heures chez Samarine, à me faire lire par lui un morceau très remarquable, destiné à figurer, à titre d’introduction, en tête du second volume des œuvres de Хомяков, imprimé à Prague, - et... j’ai dîné une fois chez les Odoeffsky, avec la P<rinc>esse Dolgorouky, ci-devant Bode, qui, ainsi que la Pr<incesse> Odoeffsky, avait été prendre congé de l’Empereur, et sont rentrées, l’une et l’autre, très péniblement impressionnées de sa mauvaise mine... Hier, dimanche, à l’issue de la messe, nous sommes allés, ainsi qu’il en avait été convenu, prendre le thé chez Mr Jean... J’ai rencontré là son fidèle ami le G<énér>al Кулебякин qui a positivement décliné les remerciements que je voulais lui faire au sujet de Mr Jean, et m’a déclaré que dans leur association tous les bénéfices étaient pour lui. - Je ne demande pas mieux. Il est évident que, politesse à part, l’excellent G<énér>al prend son jeune ami tout à fait au sérieux, et ceci, comme tu penses bien, ne contribue pas médiocrement à cimenter leur amitié.
- Le soir me ramène habituellement au Club où mon frère, depuis des six heures, m’attend, comme une âme en peine, avec une anxiété périodique dont les premiers témoignages me sont dès l’antichambre communiqués par les domestiques du Club. - Hier, cependant, je lui ai fait faux bond, parce que, la soirée étant particulièrement douce et agréable, je me suis attardé dans la société de Щебальский à la promenade de Sokolniki où nous sommes allés entendre la musique de l’orchestre du P<rinc>e Gallitzine2, personnage très honoré et très populaire à Moscou - figure magnifique et bon diable.
Le 5 du mois prochain on célébrera, au couvent de Troïtza, le jubilé du Métropolitain de Moscou, et je compte m’y transporter, dès la veille, en compagnie de Сушков et de mon ancien ami Бодянский que je n’ai plus vu depuis des siècles. Le jubilé en question en vaut bien d’autres, et je suis très curieux d’y assister. - Je me garderai bien de l’illustrer de ma poésie, comme on me l’avait demandé. - A propos de vers, voici un quatrain qui a été dernièrement envoyé à lady Buchanan3 à l’occasion de la réception, faite au Sultan à Londres:
Lorsqu’une noble Reine, en ces jours de démence,
Décora de sa main le bourreau des chrétiens, -
Pourra-t-on dire encore, ainsi qu’aux temps anciens:
«Honni soit qui mal y pense»?
Voici une lettre parfaitement vide, c’est faute d’une lettre à toi. A travers tout, je me sens constamment inquiet - et très découragé. - J’embrasse Marie et serre la main à Birileff. - Ah, que Dieu te garde.
T. T.
Перевод:
Москва. Понедельник. 24 июля 1867
Мы все еще не дождались события, которое казалось мне неизбежным в день моего приезда - но которое, в любом случае, сильно задерживается. Я ежедневно хожу навещать Аксаковых - и с величайшим удовольствием проделываю при солнышке этот путь, в конце которого тебя ждет обширный сад, просторные светлые комнаты, свежие телеграфические депеши и непременность умного разговора... Это, конечно, то, чего меньше всего недостает в Москве, в среде, где я вращаюсь. Я повидался с Катковым и всем его окружением - давеча я провел два часа у Самарина, слушая в его чтении крайне интересный очерк, написанный как предисловие ко второму тому пражского издания сочинений Хомякова - и... один раз я обедал у Одоевских вместе с княгиней Долгорукой, бывшей Боде, которая, так же как и княгиня Одоевская, незадолго перед тем распрощалась с государем, чей нездоровый вид произвел и на ту и на другую тяжелое впечатление... Вчера, в воскресенье, мы, как было условлено, отправились после обедни пить чай к Ване... Я встретил там его верного друга генерала Кулебякина, который наотрез отказался слушать мои благодарности за проявляемую им к Ване доброту и заверил меня, что в их товариществе он сторона одариваемая, а не дарящая. - Этого мне вполне достаточно. Очевидно, что, даже со скидкой на учтивость, генерал принимает своего юного друга совершенно всерьез, а это, как ты понимаешь, немало способствует укреплению их дружбы. - Вечера у меня обычно сводятся к Английскому клубу, где мой брат уже с шести часов ожидает меня, слоняясь из угла в угол, как неприкаянный, и то и дело впадая в беспокойство, первый отчет о котором я получаю в передней от клубной прислуги. - Однако вчера я обманул его ожидания, так как, соблазнившись исключительной мягкостью и приятностью вечера, задержался в обществе Щебальского на променаде в Сокольниках, куда мы ходили слушать оркестр князя Голицына, личности очень уважаемой и очень популярной в Москве - красавца и добряка.
Пятого числа следующего месяца в Троице-Сергиевой лавре будут праздновать юбилей митрополита Московского, и я собираюсь отправиться туда накануне в компании Сушкова и моего старинного друга Бодянского, с которым я век не видался. Этот юбилей единственный в своем роде, и мне очень любопытно на нем побывать. - Только восславлять его в стихах, как меня просили, я ни в коем случае не стану. - Раз уж речь зашла о стихах, то вот четверостишие, которое недавно было послано леди Бьюкенен по случаю приема, оказанного в Лондоне султану:
Коль монархиня вдруг, в наше время шальное,
Палачу христиан славный орден вручит, -
Как же древний девиз тогда прозвучит:
«Позор узревшему в этом дурное»?
Вот совершенно пустое письмо, ошибкою адресованное тебе. Как бы там ни было, я чувствую постоянную тревогу - и страшное уныние. - Обнимаю Мари и жму руку Бирилеву. - Господь с тобой. |
