|
Петерб<ург>. 16 апреля 1866
Пишу к вам несколько строк, друг мой Ал<ександр> Иваныч. - Третьего дня известились мы по телеграфу из Парижа, что в послед<нем> заседании Конференции мы одержали верх над Францией à la suite d’une discussion bien irritante*. Иностр<анный> принц устр<анен> - и разъединение Княжеств делается теперь более чем вероятным1. Это личное торжество для Горчак<ова>.
Вчера вечером был я у Муравьевых. - На каждом шагу препятствия. Трепов до сей поры еще не назначен - потому только, что не приискали еще места для Анненкова, а между тем каждая минута дорога. Князь Суворов срамит князя Долгорукова за его малодушие и выставляет в пример и укор ему свое собственное самоотвержение3. Состав полиции до того ненадежен, что государь предоставил Муравьеву заменять полицейских нижними чинами гвардии при содействии в<еликого> кн<язя> Ник<олая> Ник<олаевича>, который, как мне известно, выказывает много усердия. - С другой стороны, в администр<ативной> сфере недоброжелательство к Мур<авьеву> - общее, без различия партий и мнений. Всем колет глаза его исключительное положение4. Граф П. Шувалов уже о сю пору говорит о привычке Муравьева превращать муху в слона ради своей популярности. Стремление же этих господ с самого начала было - убедить самих себя и публику, что все дело - отдельный факт студента-мономана. Муравьев же утверждает, что уже теперь он имеет в руках доказательства существования обширного заговора, нити которого идут за границу, - но до сих пор польский элемент еще не выказался, хотя он и чувствуется во всем. - Положение страшно трудное. Главная трудность в том, как и где провести черту между словом и делом - между стихийною силою мысли и мнения и уже зародившимся положительным политическим фактом - и в особенности избегнуть поползновения - за неимением факта - обратить полицейские репрессивные меры противу неуловимой стихии мысли. Вот где опасность - попасть опять нечаянно в колею николаевских реакций. Насильственным подавлением мысли - даже и в области нигилистических учений - мы только раздражим и усилим зло - пошлая, избитая истина и, однако, вечно устраняемая в применении. - Если чье влияние может предупредить эту беду, так это, конечно, «М<осковские> ведомости» - они побороли Головнина, большая заслуга. Это было растление мысли - но и гнет мысли оказался бы столько же пагуб<ен>.
Ф. Тчв
* в результате весьма бурной дискуссии (фр.). |
