|
Munich. Ce 29 août/10 septembre 1837
Avant tout laissez-moi <de vous remercier>, chers papa et maman, des bonnes nouvelles que vous me donnez au sujet de Dorothée. J’espère qu’à la réception de cette lettre elle sera déjà tout à fait remise et sur pied. Voilà, grâce au Ciel, un grand souci de moins. Puisse le cher neveu croître et prospérer. Je suis arrivé ici le 6 du mois, n<ouveau> st<yle>. Vous voyez que pour un courrier je ne me suis pas piqué d’une diligence extrême. Mais en égard à l’expédition dont j’étais porteur, cette célérité plus grande, en me coûtant le double d’argent, eut été une grande niaiserie. Aussi à partir de Lübeck même je me suis presque constamment pris de la diligence. Ici j’ai trouvé en arrivant une réunion de Princes et Princesses des plus brillantes. Pour les noms et détails je vous renvois aux journaux. Cette brillante réunion qui reste quelques jours à Munich et puis se transporte à Tegernsee a failli être attristée par un accident qui aurait pu être affreux. Dernièrement le Roi de Bavière, la Reine, sa femme, et l’Impératrice douairière d’Autriche1, en se promenant en calèche dans les montagnes de Berchtesgaden, ont manqué être jetés dans un précipice de 80 pieds de profondeur. On n’a eu que le temps de couper les traits, trois chevaux ont été engloutis.
Quant à la société de Munich, je n’en ai retrouvé que quelques débris. Il n’y a que le corps diplomatique qui soit au complet. Mr Sévérine toujours établi hors de la ville, et qui est encore fort peu accommodé dans le pays, m’a fait l’accueil le <plus> aimable. J’ai dîné l’autre jour chez lui avec Греч, dont j’ai été bien aise de faire la connaissance. Excellent homme, chaud patriote et grand parleur. Je devais y dîner encore aujourd’hui. Mais une invitation de la Reine douairière est venue m’enlever à la sienne.
Maltitz est absent. Mais j’espère qu’il ne tardera pas à revenir.
Vous me parlez du choléra dans votre lettre. N’en ayez, je vous prie, nul souci. D’abord il n’est pas à Turin, et selon la position de l’endroit il n’est pas même probable qu’il y vienne. Et puis je vous promets, que si j’apprenais qu’il y est, j’ajournerai mon départ3, ce qui peut se faire sans grand inconvénient. Je saurai à quoi m’en tenir, en passant par la Suisse, où je compte me rendre dans quelques jours d’ici pour y avoir une entrevue avec Potemkine qui y est en ce moment et qui probablement y restera quelque temps, vu que le choléra règne à Rome avec une grande intensité. D’après les dernières nouvelles la maladie était arrivée jusqu’à Florence. Quant à Gênes, il n’y a eu que des cas isolés.
Ce qui m’inquiète bien plus que le choléra italien, c’est le typhus qui règne à Varsovie. J’espère que Nicolas persistera dans son projet de venir vous voir à Pétersbourg, et une fois près de vous, faites-moi le plaisir de le garder jusqu’à ce que vous puissiez le renvoyer sans danger à Varsovie. Oh les maudites distances.
Je viens d’écrire à ma femme une longue lettre. Je vous avoue que son voyage me préoccupe et m’inquiète beaucoup. Je lui ai dit les inconvénients réels que je voyais à le lui laisser entreprendre dans cette saison et dans les circonstances actuelles. Je ne répéterai pas ici toutes les raisons que je lui allègue dans ma lettre. Ce serait trop long. D’ailleurs, en vous en parlant, elle vous les fera connaître. D’abord je crains beaucoup la fatigue du voyage <pour sa santé> qui depuis quelque temps n’est rien moins que bonne et qui pour se refaire un peu aurait grandement besoin de quelques mois de repos et de tranquillité, tandis que de nouvelles fatigues et des tribulations nouvelles finiront par l’abîmer complètement.
Puis donc l’impossibilité où l’on est de calculer juste à d’aussi énormes distances, je crains fort qu’arrivée à Munich, elle ne soit empêchée par un obstacle quelconque de continuer, et il suffirait d’un retard de quelques jours pour faire manquer tout son voyage et l’obliger de passer l’hiver en Allemagne. Ce qui serait très pénible pour elle, très désagréable pour moi et entretiendrait pour tous deux de notables dérangements. D’ailleurs, pour qu’à son arrivée à Turin nous ne nous trouvions pas replongés dans de nouveaux embarras, il faut de toute nécessité que nous ayons obtenu du Ministère, avec l’aide d’Amélie Krüdener, de quoi faire face aux frais de prendre établissement. Cette condition est de rigueur. Car si les embarras pécuniaires sont une grande calamité partout toujours, ils sont cent fois plus intolérables dans un pays où l’on est tout à fait étranger et en face d’une société où vous ne pouvez espérer de trouver aucun point d’appui.
Voilà quelques-unes des raisons que je lui ai exposées... Je veux, j’exige d’elle qu’après les avoir mûrement pesées et méditées elle prenne une détermination parfaitement libre et spontanée. Car elle seule est en état d’avoir un avis sur ce qu’il y a à faire, puisqu’elle seule connaît à fond notre position toute entière. Je sais que le parti de passer l’hiver à Pétersb<ourg> a bien aussi ses inconvénients. A part la séparation, la cherté du séjour est telle, que même en s’imposant toutes les restrictions possibles, l’abandon que je lui fais de mon traitement sera à peine suffisant pour la faire vivre. Cela suffirait peut-être, le logement payé. Enfin au milieu de ces perplexités la seule chose qui me rassure et me remette dans l’esprit un peu de ce calme dont j’ai tant besoin, c’est la certitude que quelque soit le parti qu’elle prenne, soit qu’elle reste, soit qu’elle parte, votre appui et votre affection ne lui manqueront pas aucun cas.
Quant à moi, grâce à la modestie du mode que j’ai choisi pour faire ma course de courrier, je suis parvenu à ne dépenser que cent ducats. Il m’en reste encore deux cents. Cet argent doit me suffire pour faire arriver à Turin et me mettre en mesure d’attraper le bout de l’année.
Nous voilà de nouveau dans les lettres. Est-il vrai qu’il y a trois semaines à peine j’étais auprès de vous. Ou bien n’était-ce qu’un rêve. Puissé-je bientôt m’endormir. Adieu, cher papa, adieu, chère maman, embrassez de ma part Dorothée et son enfant et dites mille amitiés à son mari.
T. T.
Перевод:
Мюнхен. 29 августа/10 сентября 1837
Прежде всего позвольте мне поблагодарить вас, любезнейшие папинька и маминька, за добрые известия о Дашиньке. Надеюсь, что к моменту получения этого письма она уже совсем поправится и будет на ногах. Вот, благодарение Богу, одной большой заботой меньше. Пусть милый племянник растет и развивается! Я приехал сюда 6-го нового стиля. Как видите, в качестве курьера я не выказал чрезмерной поспешности, но, принимая во внимание посылку, которую я вез, большая скорость обошлась бы мне вдвое дороже и была бы великой глупостью. Поэтому, начиная с самого Любека, я почти постоянно пользовался дилижансом. По приезде сюда я застал здесь одно из самых блестящих собраний принцев и принцесс. Имена и подробности вы можете найти в газетах. Это блестящее собрание, которое проводит несколько дней в Мюнхене, а затем переносится в Тегернзее, едва не было омрачено ужасным случаем. Недавно король баварский, королева, его жена, и вдовствующая императрица австрийская, катаясь в коляске по горам Берхтесгадена, чуть было не упали в пропасть 80 футов глубиной. Едва успели обрезать постромки. Три лошади сорвались и погибли.
Что касается мюнхенского общества, я нашел лишь кое-какие остатки его. Один только дипломатический корпус в полном составе. Северин, который все еще обитает за городом и пока весьма мало освоился с местными жителями, чрезвычайно любезно принял меня. На днях я обедал у него с Гречем, с которым очень рад был познакомиться; превосходный человек, горячий патриот и большой говорун. Я должен был бы обедать у него и сегодня, если бы не приглашение от вдовствующей королевы.
Мальтиц отсутствует, но я надеюсь, что он не замедлит вернуться.
В вашем письме вы говорите мне про холеру. И не думайте о ней, пожалуйста. Во-первых, ее нет в Турине, и, судя по его местоположению, даже невероятно, чтобы она туда попала. А затем, обещаю вам, в случае если услышу, что она там появилась, отсрочить свой отъезд туда, что можно устроить без больших затруднений. Я увижу, как мне быть, проезжая через Швейцарию, куда рассчитываю отправиться на этих днях повидаться с Потемкиным, он находится там в настоящий момент и пробудет там, вероятно, некоторое время ввиду того, что в Риме холера свирепствует со страшной силой. Судя по последним известиям, болезнь перебросилась во Флоренцию. Что касается Генуи, то там были лишь единичные случаи.
Что тревожит меня гораздо более, нежели итальянская холера, это тиф, свирепствующий в Варшаве. Надеюсь, что Николушка не откажется от своего намерения навестить вас в Петербурге, а раз он будет с вами, сделайте милость, удержите его при себе до тех пор, пока его поездка в Варшаву не станет совершенно безопасной. О, проклятые расстояния!..
Я только что написал длинное письмо жене4. Признаюсь вам, ее путешествие очень меня озабочивает и беспокоит. Я написал ей, что вижу серьезные препятствия тому, чтобы ей предпринимать поездку в это время года и при существующих условиях. Я не буду повторять здесь всех доводов, кои я привожу ей в моем письме. Это было бы слишком длинно. К тому же, говоря с вами, она вам их сообщит. Во-первых, я очень боюсь, что путешествие будет утомительно для ее здоровья, оно стало с некоторых пор вовсе не крепким, и для того, чтобы немного поправиться, она очень нуждается в нескольких месяцах отдыха и спокойствия, тогда как новые усилия и новые треволнения окончательно подорвут ее здоровье.
Далее, не имея возможности сделать точный расчет времени при таких огромных расстояниях, я очень боюсь, что, прибыв в Мюнхен, она будет задержана там какими-нибудь препятствиями, а промедления нескольких дней достаточно, чтобы все путешествие нарушилось. И ей придется провести зиму в Германии, что будет очень тягостно для нее, очень неприятно для меня и доставит значительные неудобства обоим. К тому же, чтобы с ее приездом в Турин мы не окунулись в новые заботы, нам необходимо получить от министерства, с помощью Амалии Крюденер, средства на устройство помещения. Это условие крайне важно. Ибо если денежные затруднения - бедствие везде и всегда, они во сто раз нестерпимее в стране, где оказываешься совершенно чужим, и в обществе, в коем не можешь рассчитывать найти какую-либо поддержку.
Вот некоторые из причин, которые я ей изложил... Я желаю, я требую от нее, чтобы, серьезно взвесив и обдумав их, она приняла решение вполне свободное и добровольное. Ибо она одна может судить о том, что следует предпринять, так как ей одной до мелочей известно наше положение. Я знаю, что решение провести зиму в Петербурге также имеет свои неудобства. Не говоря уже о разлуке, дороговизна жизни там такова, что предоставляемого ей моего жалованья едва хватит на жизнь, даже если она будет всячески ограничивать себя. Может статься, его хватило бы, если бы квартира была оплачена. Словом, среди всех этих сложностей одно меня ободряет и придает мне немного столь необходимого мне спокойствия, - это уверенность, что какое бы решение она ни приняла, останется она или уедет, ваша поддержка и ваша любовь будут с ней при любых обстоятельствах.
Что до меня, то благодаря скромному способу передвижения, который я избрал для своей курьерской поездки, мне удалось израсходовать всего сто дукатов. У меня остается еще двести. Этих денег должно хватить для того, чтобы приехать в Турин и дотянуть до конца года.
Вот мы опять обречены на переписку. Правда ли, что едва три недели тому назад я был с вами? Или это был только сон? - Если бы я мог поскорее заснуть опять! - Простите, любезнейший папинька, простите, любезнейшая маминька, поцелуйте за меня Дашиньку и ее ребенка и передайте самый сердечный привет ее мужу.
Ф. Т. |
