| Lübeck.
Ce dimanche. 15 août 1837
Enfin, chers papa et maman, me voilà à Lübeck, où nous sommes arrivés hier dans la soirée, au lieu d’y être rendus mercredi ou jeudi dernier. Mais aussi quelle traversée! Depuis deux ans on ne se souvient pas d’en avoir fait une semblable... C’était, je crois, pour me consoler de vous avoir quittés et quittés dans quel moment!
Mais ne parlons pas de moi. Que fait Dorothée, que fait l’enfant? Je donnerais volontiers la moitié de ma taxe de courrier pour avoir en ce moment de vos nouvelles. C’est demain le neuvième jour. J’espère en Dieu, que tout va bien.
Маминька, каковы вы?.. Si j’avais eu le sens commun, j’aurais dû il y a huit jours laisser à ma place le cocher de Souchkoff voguer vers Lübeck et retourner vers vous. Je me serais épargné par là bien des inquiétudes et à vous aussi peut-être. Car si par hasard vous aviez eu le très grand tort de penser ces jours derniers à autre chose qu’à notre accouchée le retard très involontaire de cette lettre peut vous avoir causé quelque alarme. Mais que voulez-vous. Le bateau à vapeur, sur lequel j’avais compté pour vous donner de mes nouvelles, avait quitté Travemünde trois heures avant que n’y fussions arrivés.
Et me voilà à Lübeck... dans la même chambre que j’ai occupé il y a trois mois, jour pour jour1. J’ai eu le sentiment, en me retrouvant ici, comme si je n’avais fait que rêver mon séjour auprès de vous... Est-il vrai, que pendant trois mois je vous ai vu tous les jours, que tous les jours je me sois assis à votre table... Et pourquoi cela a-t-il cessé tout à coup et pourquoi suis-je ici?..*
Мне одного очень, очень жаль. Я не успел, прощаясь с вами, поблагодарить вас за всю вашу любовь... Я знал всегда и помнил, что вы меня любите... Но после стольких лет разлуки я невольно был приятно изумлен, видя, что можно быть так любиму... От всей души благодарю вас... Простите мне многое, что могло во мне огорчить вас во время моего короткого пребывания. Я чувствую, как часто я бывал поистине несносен. Не припишите этого не иному чему, как странному полуболезненному состоянию моего здоровья - будь это сказано не в извинение мое, но в пояснение. Не поминайте меня лихом.
Любезнейший Николай Васильевич. Я еще не успел поздравить вас с вашим новым родительским званием. Дай Бог вам им вполне насладиться. Воображаю вашу радость, минувшую тревогу и теперешние крестные хлопоты. Об одном прошу вас, племянника моего ради. Повремените угощением, потчиванием. Не заставляйте этого младшего, весьма юного Ивана Николаевича через силу кушать, как вы это делаете со старшим. Жаль мне очень было, что при отъезде моем не удалось мне проститься с вами. Но вы и без изустных уверений моих вполне должны быть уверены в моей искренней признательности за оказанную мне дружбу и родственное гостеприимство - брату вашему засвидетельствуйте мое почтение.
Я полагаю, любезнейший папинька, что тетушка Надежда Николаевна должна быть теперь с вами. Судьбе и Родофиникину не угодно было позволить мне с нею видеться... Но память ее обо мне будет для меня всегда драгоценна. И всем, всем вообще, кто еще вспомнит обо мне через шесть недель, всем мой усердный и дружеский поклон.
Сколько раз, маминька, думал я о вас во время нашего многотрудного плавания. Сдавалось ли вам, что о вас думают на острове Борнгольме, где мы, за бурею, принуждены были простоять целые сутки на якоре. Не хороша гроза на Поварской, но на море еще хуже.
Письмо к жене я адресовал в ваш дом, чтобы оно вернее дошло. Еще раз поручаю вам жену и детей - любите их меня ради. Мне, признаюсь, иногда очень грустно за жену. Никто на свете не знает, кроме меня, как ей должно быть на сердце...
Мне бы очень хотелось, чтобы во время своего пребывания она поддержала некоторые связи и чтобы, если можно, удалось ей познакомиться с графиней Нессельроде7. Я теперь на опыте уверился, как по нашей службе подобные связи необходимы. Без этого тотчас попадешь в Годениусы. Уверен, что с вашей стороны вы сделаете все возможное.
При прощании с папинькой я просил его переслать в Мюнхен через жену или как ему угодно письменное обязательство от своего имени касательно занятых мною денег у ее тетки и сестры - и теперь повторяю ту же просьбу. Вы видите, какой я бесстыдный попрошайка. Вольно же вам любить меня. - Простите. Первое мое письмо получите из Мюнхена.
* Любек.
Воскресенье. 15 августа 1837
И вот наконец, любезные папинька и маминька, я в Любеке, прибыли мы сюда вчера вечером вместо ожидаемого прибытия в прошлую среду или четверг. Но что это было за путешествие! За два года не припомнить подобного... Наверное, оно удалось в утешение мне за то, что я покинул вас, да еще в такие минуты!
Но речь не обо мне. Какова Дашинька, каково ее дитя? Я бы охотно отдал половину своей курьерской дачи, чтобы иметь теперь весточку от вас. Завтра уже девятый день. Уповаю на Бога, что все благополучно.
<...> Если бы я имел достаточно здравого смысла, то неделю назад я бы оставил вместо себя кучера Сушковых плыть в Любек, а сам бы вернулся к вам. Я бы избежал тогда всех этих тревог, да и вы, наверное, тоже. Ведь если вы в эти дни могли думать о чем-нибудь другом, кроме нашей роженицы, то задержка моего письма вас, должно быть, сильно обеспокоила. Но что поделать? Пароход, с которым я предполагал отправить вам письмо, вышел из Травемюнде за три часа до того, как мы туда прибыли.
И вот я в Любеке... в той же комнате, которую покинул три месяца назад, день в день1. Оказавшись здесь, я испытал такое чувство, будто моя поездка к вам приснилась мне... Неужели правда, что я в течение трех месяцев ежедневно видал вас, сидел с вами за одним столом... И почему вдруг все это внезапно кончилось, и зачем я здесь?.. (фр.) |
