|
«Если по силе развития чувства природы, с ним можно еще сопоставить Лермонтова, то по глубине и тонкости его Тютчев решительно превосходит последнего, а из позднейших поэтов только Фет может в этом отношении выдержать с ним сравнение. Никто из русских поэтов, за исключением того же Фета, не сумел так близко подойти к природе, проникнуть в ее загадочную внутреннюю жизнь, ни для кого природа не открывала так охотно доступа к своим глубочайшим тайникам. И, что всего важнее, Тютчев был одарен редкой способностью чувствовать природу, как целое, ощущать позади ее внешних проявлений их скрытую, недоступную взору сущность. Такое проникновение вглубь космической жизни было возможно для Тютчева лишь потому, что он был и художником, и мыслителем в одно и то же время, - он был тем, кого древние называли vates - поэтом-пророком.
В творчестве Тютчева можно различать две струи: одну - аполлоновскую, светлую, жизнерадостную, отражающую жизнь так, как она представляется острому и ясному взору художника; другую - дионисийскую, бьющую темной и кипучей волной из самых недр души поэта, полную мистических прозрений и холодного ужаса. Вот эта вторая струя и составляет истинную основу творческой индивидуальности Тютчева, его право на совершенно особое, самостоятельное место среди русских поэтов. Откиньте произведения, в которых сказалось веяние дионисийского начала, и поэзия Тютчева лишится самого яркого признака своей самобытности. Этим мы, однако, нисколько не хотим умалить художественной ценности других его произведений, проникнутых аполлоновским духом: мы хотим только сказать, что не в них нужно искать самого существенного, самого интимного, что придает Тютчеву ярко-определенную и оригинальную физиономию, что резко выделяет его среди других русских поэтов.
Суровая и однообразная природа родного края, которую с такой любовью рисовал Пушкин, не находила сочувственного отзвука в душе Тютчева. Он искренно и глубоко любил свою родину, верил в Россию и в русский народ, душевно умилялся перед тем, «что сквозит и тайно светит» в «смиренной наготе» родной земли, - но, как поэт, он не умел ценить своеобразной прелести родной природы, ни вдохновляться ею. У Тютчева чувство природы не совпадало с чувством родины; оттого его пейзажи не носят специфически русской окраски, оттого он так охотно переносился мечтой от «безобразного севера» на «блаженный» юг, куда влекла его красота и разнообразие роскошной южной природы.
За светлым и прекрасным космосом Тютчев узрел то, что составляет его истинную основу, его извечное начало, - безо́бразный и безобразный хаос, таящийся в глубине мировой жизни, недоступный непосредственному восприятию и раскрывающийся лишь тем немногим смертным, кому ведом «инстинкт пророчески-слепой». Эти две стороны мировой жизни, два лика природы, Тютчев олицетворял в символических образах дня и ночи». |
